Иван Эмануэль с сыном Константином в Военной галерее Зимнего дворца
Прямой потомок героя Отечественной войны 1812 года помогает сохранять память о ней.
Зачислить в лейб-гусарский полк
В Военной галерее Зимнего дворца есть портрет генерала, которого один из его товарищей по боям 1812-го года, поручик Д.П. Бутурлин в дневнике (т.е. документе сокровенном, для публичной огласки не предназначенном) описывал так:
«Основательный и глубокий ум, соединенный с обширным образованием, позволил ему приобрести драгоценные военные качества. Он добр, прямодушен, храбр, одним словом, вполне благородный человек во всех отношениях. Его храбрость так прекрасна, так всегда и везде ему присуща, так спокойна, что видеть его в пылу боя доставляет истинное удовольствие. На губах его постоянно блуждает добродушная и спокойная улыбка и в то время, когда он угощает у себя дома за обедом, и когда находится в двадцати шагах впереди полка, который он ведет в атаку. Он тверд, но не придирчив к своим подчиненным, которые настолько же боятся его, насколько уважают и любят».
Обладателем этих «драгоценных качеств» был генерал-майор от кавалерии Георгий Эмануэль (1775–1837), происходивший, согласно послужному списку, «из венгерских дворян сербской нации». Вот что рассказывает о нем непревзойденный знаток российской военной истории, заместитель главного ученого секретаря Государственного Эрмитажа Виктор Файбисович:
– Основоположником рода, к которому принадлежал Георгий Арсеньевич, был выходец из Сербии Манойло Дабич, переселившийся в конце XVII века во владения австрийского императора в Южной Венгрии. За заслуги Манойло в австро-турецких войнах он получил должность и титул обер-князя Вршацкого округа с правом потомственной передачи, а его сына Арсения император Леопольд возвел в 1792 году во дворянство, преобразовав отчество Манойлович в фамилию Эмануэль. Георгий, сын Арсения, еще отроком защищал от турок свой родной город Вршац и, почувствовав призвание к военной службе, вступил в отряд, сражавшийся за свободу Сербии. Затем участвовал в походе во Францию, был дважды ранен и получил золотую медаль «За храбрость». Безупречный послужной список открыл ему путь в знаменитую Венгерскую дворянскую гвардию – гусарский эскадрон, составлявший личную охрану австрийского императора. Однако недостаток средств заставил его искать лучшей доли в России;
Он добрался до Москвы весной 1797 г. как раз в дни коронационных торжеств Павла Петровича. Увидев его на вахтпараде и узнав, что 22-летний храбрец по фамилии Эмануэль (в переводе с древнееврейского «С нами Бог») прибыл из Священной Римской империи, чтобы поступить к нему на службу, склонный к мистицизму Павел счел это добрым предзнаменованием и повелел зачислить его поручиком в Лейб-Гусарский полк. Так Георгий Эмануэль обрел новую родину, за которую с честью сражался в кампаниях 1806-1807 годов, в Отечественной войне и в заграничных походах 1813 и 1814 годов, стяжав славу одного из лучших кавалерийских начальников в русской армии.
Портрет, знакомый с детства
В наши дни перед этим, знакомым ему с детства портретом работы Доу нередко останавливается человек, приезжающий в Эрмитаж по делам (о них – чуть позже). Мальчишкой он приходил сюда, разглядывал мундиры и лица, читал краткие подписи к портретам в книге «Военная галерея Зимнего дворца», изумляясь тому, сколько ранений пережили герои! Тот же Георгий Эмануэль: с 14 лет в войсках, к 17 – три тяжелейшие ранения (штыком в живот, пулей в грудь навылет, картечью в ногу) и золотая медаль «За храбрость». А уж биография, подробности которой он вычитывал в исторических книгах, – не менее увлекательная, чем у Д’Артатьяна. Возможно, юный посетитель Эрмитажа был слегка пристрастен к своему кумиру, но что поделаешь, голос крови. Ленинградец по рождению, ныне московский бизнесмен Иван Вадимович Эмануэль – прапраправнук генерала из Военной галереи.
Дж. Доу. Генерал-майор от кавалерии Георгий Эмануэль. 1821 г. Военная галерея Зимнего дворца
– Фамилия наша редкая, и как только ни писалась в разных источниках, – замечает он. – Вы найдете всевозможные комбинации: с одним или двумя «м», одной или обеими «е», с мягким знаком и без него. Моего деда, к примеру, писали «Эммануель». А первым упомянутым лицом в нашем роду был серб по имени Дабо, покинувший Черногорию с женою Вукосавой и сыном Манойло по времена Великого исхода 1690 года. Об этом известно из записок генерала, переданных сербскому просветителю Вуку Караджичу и легших в основу книги «Житие Георгия Арсеньевича Емануела». Да и Виктор Михайлович так говорит!
Иван Эмануэль считает Виктора Файбисовича лучшим в мире биографом своего славного предка, знающим о нем больше любого сайта и словаря. Мол, ему и адресуйте все вопросы об участии генерала в зарубежной кампании и взятии Парижа, об отношении его к декабристам, о его роли в «замирении горцев» на Кавказе, обустройстве Ставрополя и Пятигорска и организации первой военно-научной экспедиции на Эльбрус… Зато Иван Вадимович готов рассказать о потомках обрусевшего «дворянина сербской нации». Цветущих веток на этом древе было предостаточно, но попробуем сосредоточиться на той из них, что привела к рождению рассказчика. Итак…
Шли по военной линии
Предположительно жена Георгия Эмануэля – Мария Вилимовна, внучка выходца из Голландии архитектора Христиана Кнобеля, помогавшего Растрелли возводить Смольный собор
– У Георгия Эмануэля было 3 сына и 8 дочерей. Георгий Георгиевич воевал под началом отца на Кавказе, был ранен в одном с ним бою с Кази-Муллой, дослужился до генерал-майора и, «в рифму», георгиевского кавалера. Средний сын Николай – завзятый дуэлянт, вышел в отставку в чине полковника, был гласным елизаветградского земства. Его сын Александр Николаевич известен близостью ко двору (Из письма императрицы Николаю II от 12 сентября 1916 г.: «Приехал мой крымец, сын Эммануэля, — он легко ранен в их последнем бою. Я хотела дать японскую мою фотографию в большой красивой рамке от Фаберже для его жены — не прибавить ли мне еще несколько ваз нашего завода?»). Последним сыном Георгия Арсеньевича, при родах которого в 1835 году скончалась его мать, а вскоре за ней и отец, был Александр – очень поздний ребенок. Это мой прапрадед.
Александр Георгиевич тоже пошел по военной линии. Забрался высоко, до генерал-майора, даже принял участие в гражданской войне и, несмотря на преклонный возраст, был расстрелян большевиками. У него было 6 сыновей и 3 дочери. Знаю, что, Василий, полковник, погиб в русско-японскую войну, Георгий и Дмитрий – в гражданскую. Почти всем сыновьям Сергея Александровича удалось бежать после революции за границу. Он же решил остаться и был репрессирован в 1937 году.
Мой прадед, Дмитрий Александрович, погибший в лагере в 1919 году, родился в 1874-м. Известно, что, недоучившись в Морском кадетском корпусе, он женился на крестьянке Марии Кондратьевне, в которую влюбился на каникулах. В их семье было семеро детей (шесть сыновей и дочь). Портретов прадеда не сохранилось, пытаюсь его распознать в группе лиц на фото 1912 года у склепа генерала Эмануэля в Елисаветграде.
Дед мой, Иван Дмитриевич, в отличие от большинства Эмануэлей, шедших в военные училища и выпускавшихся с отличием и занесением на мраморные доски, тяготел к инженерной науке. В 1911 году поступил в Политехнический институт, в 1919-м закончил (учебу прервала война). Устроился инженером на электростанции в Петрограде, потом уехал с женой в Окуловку Новгородской области, стал главным инженером бумажной фабрики. Он пользовался большим уважением в городке. Директор фабрики Л.П. Грачев, в дальнейшем зам. командующего Волховским и Ленинградским фронтами по тылу, министр целлюлозно-бумажной промышленности СССР, тепло отзывался о нем в своей книге «Дорога от Волхова». Умер дед в 1957 году, еще до моего рождения.
Отец, Вадим Иванович, родился в 1926 году в Антропшино под Ленинградом. В начале войны его пару раз его снимали с поезда – по ходу эвакуации сбегал на фронт. В 1944 году призвали в армию. В одном из боев он попал под бомбежку, и, как я впоследствии читал в его медицинской карте, несколько часов пролежал без сознания, но пришел в себя и продолжал воевать. (После войны контузия сказалась – получил инвалидность второй группы). Служил на Тихоокеанском флоте, поступил в Высшее военно-морское училище имени М.В. Фрунзе, однако по состоянию здоровья перевелся в Ленинградский заочный индустриальный институт. Отец был талантливым инженером, начальником КБ, автором изобретений по закрытой тематике и сделал бы серьезную карьеру, если бы не инвалидность. Его настолько ценили, что разрешали приходить на работу по свободному расписанию (точнее, когда захочется). Прожил он не долго, 54 года. Мама была главным бухгалтером ряда предприятий, дольше всего НПО «Рудгеофизика», работала до 70 с чем-то лет, еще и жалеет, что рано закончила. Мама моя жива, ей 86-й год.
Теперь о себе. Я родился в 1961 году, учился в 285-й школе Красносельского района. Преподаватели у нас были очень сильные по всем предметам. Помню каждого по имени-отчеству. Окончил физфак Ленинградского университета. Работал в НПО «Ленинец», потом – в инженерном медико-биологическом центре. Во времена перестройки и выживания, когда никто никому не платил, понял, что надо как-то зарабатывать. Начинал с организации взаимозачетов между компаниями, что-то продавал, взялся за изучение экономики, финансов, стал инвестиционным консультантом, защитил диссертацию. Сегодня работаю с партнерами по нескольким направлениям, том числе, в «неперспективной» сфере сельского хозяйства. Пробуем продвигать проекты в области энергосбережения. Издаем книжки по искусству, иллюстрированный журнал «Собрание».
«В Париже росс!»
При таком очевидном интересе к отечественной истории Иван Эмануэль рано или поздно должен был встретиться с Виктором Файбисовичем и увлечься его оленинским проектом (о нем – уже совсем скоро!). Самое правильное – привести их диалог по этому поводу.
В 1875 г. к столетию со дня рождения Георгия Эмануэля попечением его детей была отчеканена памятная медаль, преподнесенная Александру II
– Мне кажется, мы были знакомы всегда, я даже не помню детали первой встречи. Она как-то сразу «пошла», как будто продолжился старый разговор, – признался Иван Вадимович. – У меня есть хороший московский знакомый старшего поколения – Новиков Валерий Павлович. В 2003 годах мы с ним и его сыном Павлом были заняты переизданием книги князя Николая Голицына «Жизнеописание генерала-от-кавалерии Г.А. Эмануэля».
– В качестве адъютанта Георгия Эмануэля князь Голицын дошел до стен Парижа, а через 30 лет поставил точку в биографическом труде, посвященном «военной жизни и подвигам» своего покойного командира, – пояснил Виктор Михайлович. – В начале Отечественной войны молодой Голицын состоял при легендарных военачальниках князе Багратионе и графе Остерман-Толстом; в мирные годы жизнь сводила его с Бетховеном и Пушкиным. Однако даже такие монументальные фигуры не смогли заслонить в его памяти образ Георгия Эмануэля.
– Сперва мы ставили перед собой задачу привести книгу к современному правописанию, и только. А в Александровском зале Зимнего дворца в это время готовилась выставка «В Париже росс!».
– Незадолго до ее открытия в декабре 2003 года оформители обратились ко мне за советом, как лучше разместить в витрине наградную шпагу, – подхватил Виктор Файбисович. – Что для посетителя любопытнее – надпись «За храбрость» на эфесе или декоративные медальоны на клинке с перечислением сражений, в которых участвовал владелец шпаги, князь Н.Б.Голицын? В этот момент в зал вошла Августа Геннадьевна Побединская,хранитель фонда живописи Отдела истории русской культуры. Она уже прочитала мое предисловие к каталогу выставки, в котором упоминался весьма любопытный факт, почерпнутый в записках полковника М.М.Петрова. Наутро по вступлении в Париж, 20 марта 1814 года, «генерал Эмануэль, как человек высокого образования, любивший познания в себе самом и других, собрав многих штаб- и обер-офицеров отряда своего, повел нас в Сент-Клудский дворец, оставленный за несколько суток перед тем императрицею Марией Луизой и малолетним ее сыном, королем Римским…».
«Не согласитесь ли вы, – спросила Августа Геннадьевна, – написать предисловие и к жизнеописанию генерала Эмануэля, составленному князем Н.Б.Голицыным? Это сочинение намерен переиздать прямой потомок генерала, Иван Вадимович Эмануэль. У нас есть общие знакомые…». Я поневоле оглянулся на витрину со шпагой Голицына – и согласился.
– Конечно, это был знак судьбы! – воскликнул Эмануэль. – При встрече в Москве Виктор Михайлович поведал мне малоизвестные эпизоды из жизни моих предков и посетовал, что многие имена, упомянутые Голицыным, ни о чем не говорят современному читателю, да и названия мест изменились, так что хорошо бы снабдить книгу комментариями. После этих слов он был обречен и, как ни отказывался, ссылаясь на страшную занятость, я настоял на своем. Ну, кто же еще мог стать автором предисловия и комментариев?!
– Обновленная книга Голицына увидела свет к 190-летию взятия русскими войсками Парижа, так что все сложилось наилучшим образом, – подтвердил музейный работник.
– Поскольку тогда Виктор Михайлович напряженно работал над монографией о главном герое своей научной жизни – Алексее Николаевиче Оленине, а Оленин и его дети сами были героями 1812 года, мы говорили, естественно, и об этом выдающемся человеке. Так я узнал о его неосуществленной «медальерной сюите», – заключил бизнесмен.
Сердце, ум и служба государству
«Удивительна иногда бывает судьба людей достойных: живут они, действуют, приносят своими деяниями ясную пользу человечеству, родине, семье, всем окружающим их, а это никем не сознается! Таким деятелем был покойный Президент Императорской Академии Художеств и вместе Директор Императорской Публичной Библиотеки Действительный Тайный Советник Алексей Николаевич Оленин», – этими словами начал свои воспоминания об А.Н. Оленине (1763 – 1843) верный его сотрудник по Библиотеке и Академии А.М.Попов. Можно еще добавить, что Оленин был Государственным секретарем (1826–1827), членом Государственного совета (1827–1843), но, по собственному признанию, «в течение 58-летней беспрерывной службы» не нажил «движимого имения,… кроме небольшой весьма библиотеки, старых экипажей и столовых серебряных приборов».
А.Г. Варнек. Портрет А.Н. Оленина
Одним из таких недооцененных свидетельств «его прекрасного сердца, ума, службы государству» была рукопись «Собрание рисунков медалей на знаменитые события 1812-го, 1813-го и 1814-го годов». Оленин приступил к ее сочинению параллельно с созданием проекта монумента в честь победы в Отечественной войне «из отбитых у неприятеля огнестрельных орудий». Увековечение подвигов русской армии и народного ополчения в войне 1812 года было для него не только долгом сына отечества, но и скорбным долгом отца, чей первенец погиб в битве при Бородине.
В январе 1813 года, через несколько дней после изгнания неприятеля за пределы России, Оленин взялся за составление проектов памятных медалей. Однако события заграничных походов вдохновили его на продолжение медальерной сюиты, и завершена она была 9 августа 1814 года, вскоре после триумфального возвращения русской гвардии в Петербург. Тем же летом Оленин преподнес свой манускрипт Александру I. В 1817 году, накануне пятой годовщины бегства французов из Москвы, Оленин издал его в новой редакции под заглавием «Опыт о правилах медальерного искусства». Труд вышел в свет тиражом в несколько десятков экземпляров и в продажу не поступал, сразу став библиографической редкостью. Александр I благосклонно принял его, но, по его позднейшему свидетельству автора, «беспримерная скромность покойного Государя Императора не позволила привести оный в надлежащее действие посредством настоящих медалей»…
Мысль воплотить замысел Алексея Оленина в жизнь возникла почти два века спустя, в тесном кружке петербургских ценителей искусства медали и любителей отечественной старины, душой которого был Виктор Файбисович. Ему удалось найти хорошего медальера для исполнения заказа — Алексея Андреевича Архипова. Еще через несколько лет проект обрел ревностного подвижника и мецената в лице Ивана Эмануэля и пришел «в надлежащее действие».
– Когда пять лет назад Виктор Михайлович сказал, что пора начинать, а то можем и не успеть к 200-летию Отечественной войны, то, казалось, что времени впереди еще много, – вспоминает Иван Эммануэль. – Но закончили работу лишь в этом году. Ведь проект таил в себе немало сложностей и сюрпризов, например, в сочинении Оленина отсутствуют эскизы для аверса (лицевой стороны) медалей.
Медали, выполненные по эскизам А.Н. Оленина
Подсказкой могла служить композиция на титульном листе, изображающая медаль с профилем государя и надписью «АЛЕКСАНДР ПЕРВЫЙ Б<ОЖИЕЮ> М<ИЛОСТИЮ> ИМПЕРАТОРЪ ВСЕРОС<СИЙСКИЙ>», но лишь для пяти медалей из двенадцати. Дополнение замысла Оленина требовало максимального такта, знания его исторических воззрений и художественно-археологических трудов. Как с присущей ему элегантностью сформулировал Виктор Файбисович, издатели смеют надеяться, что это невольное «соавторство» будет прощено им за искреннее стремление осуществить в вечном металле благородное намерение Алексея Оленина «оставить по себе потомству изящные произведения художества, могущие свидетельствовать отдаленнейшим векам о чудесных происшествиях» его времени!
Будь эти медали отчеканены при жизни Алексея Оленина и Георгия Эммануэля, они, несомненно, служили бы генералу напоминанием о его боевом пути (в особенности, «В честь русской конницы», «На изгнание врага из пределов России», «На знаменитое сражение под Лейпцигом» и «На вступление в Париж»). И он с восхищением и благодарностью пожал бы руку их автору.
Петербург – маленький город!
Двести лет назад эта поговорка была еще более справедлива, чем сегодня. Поэтому не исключено, что Оленин и Эмануэль были знакомы. Они могли встречаться в Петербурге, Павловске, Царском Селе и Гатчине в 1797–1802 годах, когда Георгий Арсеньевич служил в Лейб-Гусарском полку. Эмануэль мог сталкиваться с Олениным не только в императорских резиденциях, где нес караульную службу, но и в светских гостиных, куда был вхож как офицер одного из самых блестящих полков императорской гвардии.
Елисаветградская фотография деда (1911 г.)
Доблестный гвардеец вновь оказался в Петербурге после смерти императора Александра. Николай I включил Эмануэля в число трех ассистентов, сопровождавших тело покойного государя из Чесменского загородного Дворца в Казанский собор (6.03.1826), а затем – к месту погребения в Петропавловском соборе (13.03.1826). В Петербурге Эммануэль оставался до середины лета 1826 года, ибо был назначен членом Верховного уголовного суда над декабристами. На процессе, по свидетельству П.В.Долгорукова, «только четверо говорили против смертной казни: адмирал Мордвинов, генерал от инфантерии граф Толстой, генерал-лейтенант Эмануэль и сенатор Кушников». Поразительно это сострадание героя войны, не щадившего врага на поле брани, к поверженным мятежникам, один из которых, отставной поручик Каховский, смертельно ранивший его товарища по оружию и тоже серба по происхождению генерала М.А. Милорадовича, точно не вызывал ни малейшей его симпатии!
Оленин же, к неудовольствию государя, от участия в суде над декабристами и вовсе уклонился, сославшись на то, что в числе подсудимых был его кузен князь Сергей Волконский. В это время Алексей Николаевич вновь обрел надежды осуществить свой мемориальный проект; 14 декабря 1826 года он преподнес Николаю I книгу «Опыт о правилах медальерного искусства», и государь принял ее благосклонно. Тем не менее, медали засверкали чеканным блеском лишь сегодня, в канун двухсотлетнего юбилея Отечественной войны. Для всех нас это дань «священной памяти двенадцатого года», а для потомков Эмануэля и Оленина – памяти еще и семейной.
Эта земля была нашей
Память поколений хранит не только светлые и героические страницы. Она вмещает также исторические обиды – за поруганные могилы предков, за талантливых людей, только лишь в силу их происхождения и воспитания принесенных в жертву классовой ненависти.
– В нашей семье многие пострадали в период между революцией и Великой Отечественной, – соглашается Иван Эмануэль. – Но я никогда не слышал негативных высказываний в адрес Советской власти (кроме обычных разговоров на кухнях). Даже в трудных ситуациях все мои родственники оставались оптимистами и стремились что-то созидать. Ну, советская власть, так что же – страна-то, земля-то остались. Как в песне Гребенщикова:
«Эта земля была нашей,
Пока мы не увязли в борьбе,
Она умрет, если будет ничьей —
Пора вернуть эту землю себе».
Сергей Александрович Эмануэль, в отличие от эмигрировавших во время гражданской войны сыновей, остался в России и в 1937 году был арестован за переписку с ними. Посмертно реабилитирован в 1957 г.
Скажем, дед, Иван Эмануэль активно включился в индустриализацию страны, скрывая при этом свое дворянское происхождение (гораздо сложнее это было моей бабушке Ольге Александровне). Лишь когда на фабрике взорвался котел, раскопали, что главный инженер «из бывших». Дед чуть не загремел под трибунал как вредитель, но успел провести экспертизу с приглашением специалистов из Ленинграда и доказать, что котел имел производственный брак. Вдобавок явно повезло со следователем.
А как ломала советская власть материнскую линию моей семьи. Деда, Гаврилу Афанасьевича и бабушку, Домну Алексеевну, крепких крестьян с хутора близ Великих Лук, обложили твердым, заведомо невыполнимым заданием. Обив властные пороги, бабушка добилась его отмены, но, когда вернулась, из дома уже выносили вещи. Пришлось начинать с нуля, с комнатки в питерской коммуналке. Но и тут повезло. Дом, куда дед устроился дворником, был писательским, вчерашние хуторяне познакомились с Кетлинской, Брыкиным, Саяновым, Зощенко. Война, блокада – бабушка осталась в городе, дед был тяжело ранен, но уцелел, дожил до моего рождения, а двое их сыновей погибли. Мама с 14 лет работала на телефонном узле, как раз рядом с Эрмитажем, и в бомбоубежище спускаться не могла – обеспечивала связь.
Иван Эмануэль и Виктор Файбисович с оленинскими медалями в Эрмитаже
Так что в роду нашем крепкие люди. Надеюсь, что подрастающее поколение будет таким же. Мой 12-летний сын Костя, конечно, видел портрет генерала в Военной галерее и знает, что они не просто однофамильцы. Да и дома у нас есть очень хорошая его копия.
Аркадий СОСНОВ.
Фото: архив Государственного Эрмитажа, личный архив И. В. Эмануэля, Александр Крупнов.
«Русский Меценат» № 13, апрель 2012 г.
