Подведены итоги Международного молодежного поэтического конкурса имени Великого князя Константина Романова, который подписывал свои произведения инициалами К.Р. (организаторы – Русский музей и Союз писателей Санкт-Петербурга). «Русский Меценат» как постоянный информационный партнер конкурса по традиции знакомит читателей с результатами творческого смотра. Сегодня представляем победителя в журналистской номинации Ольгу ХАРИТОНОВУ (Омск)
СенЮич
Я мечтала побывать в Тарусской даче Паустовского много лет. Подлетела к калитке цвета прошлогодней листвы быстрее всех, прочитала вывеску. Тырк – закрыто. У дома – оранжевый лилейник и черемуха, за ними, в белой оконной раме, красная и розовая герань, а дальше – молчаливая пелена тюля. На стук никто не откликнулся, и мы, так долго стремившиеся сюда, постарались насытиться меньшим: подпрыгивали, фотографировали, глазели в щели.
Увидев тропинку, уходящую за дом, обошли по ней сад вдоль забора. Река Таруса совсем мелкая, каменистая, над ней зеленая беседка — тот самый скворечник, в котором работал Паустовский. Вдруг между сетчатым забором и землей обнаружилась щель. Я поднялась по склону и пролезла в сад. Ребята последовали за мной. Заглянула в беседку: плетеные диванчики, окно – в сторону реки, рядом стол. На столе стопка книг (какие – не разглядела), кувшинчик с полевыми цветами. Сад Паустовских – море цветов, синей незабудкой посреди – большой бревенчатый дом.
Я прижалась лбом к окну и увидела две фигуры в дальней комнате за столом. (Что будет? Мы проникли на частную территорию музейного центра и чужого жилья! Но тяга войти пересилила: в доме кто-то есть, значит, нас могут впустить.) Постучали. Вышла женщина лет за сорок, спросила, чего хотим (ни как мы попали в сад, ни кто мы, нет). Пускать нас отказалась, шепнула, что хозяйка (падчерица Паустовского, Галина Алексеевна Арбузова) приболела, предложила осмотреть сад. Но мы не унимались, и нас впустили «на две минуточки одним глазком».
Когда мы вошли, Галина Алексеевна сидела за кухонным столом и ела черешню. Увидев, что нас всего четверо и как у нас горят глаза, она сменила гнев на милость и сама провела нас по комнатам.
Никогда и нигде прежде я не была так восторженно внимательна и сосредоточена, как в стенах этого дома. Это не просто советская дача – это удивительно яркий, гармонично устроенный мир, в котором стены разных цветов (в комнате Паустовского – желтые, в детской – голубые…), а ламповые абажуры сделаны женой писателяТатьяной.
Мне хотелось касаться всего, запомнить все – расположение вещей, запахи. Уловила, что на веранде пахнет свечным воском, а в кабинете Константина Георгиевича – словно пирогом с капустой. Пока никто не видел, я дотрагивалась до ручек шкафов, поручней кроватей, корешков книг.
На стенах дома много неизвестных фото, какие-то старые смешные стенгазеты от друзей, с вырезанными из фото лицами Паустовского.
А еще – Чехов. «В каждой комнате этого дома свой» — сказала Галина Алексеевна, и всюду, правда, нашлось какое-то изображение Чехова, фотографическое ли, нарисованное. В рабочем писательском кабинете на стене висело большое графическое изображение Чехова. А кабинет по контрасту разноцветный, дачный, радующий. Мы задержались в нем особенно надолго.
Смотрели фото Константина Георгиевича (узнали, что на известном снимке, где Паустовский подпирает голову рукой, два светлых тома за его спиной – это Пришвин). На полках – издания хозяина дома в разном количестве и разных обложках. Рядом с полками кресло, вельветовое, серое. Стол деревянный, простенький, столешница накрыта листами голубой бумаги, закрепленными кнопками (признаюсь, оторвала от бумаги крошку-кусочек, запрятала в карман джинсов, потом, правда, не смогла найти). На столе кувшинчик, но не с цветами, а шариковыми ручками, простыми, советскими.
Маленькая настольная лампа (я успела пару раз нажать кнопку на ней). Рядом в чемоданчике печатная машинка «Гермес бэби». Тут же рукопись. Почерк очень непонятный. Константин Георгиевич сам его не разбирал, если не успевал перепечатать написанное, позже не мог вспомнить, что написал.
У стола два плетеных стула – с одной и другой стороны, большое окно, выходящее в сад. На подоконнике горшки с цветами. На дальней стене, за столом, висят фото «любимых и уважаемых людей», среди них Бунин, Пастернак, Марлен Дитрих, и другие.
Мы сидели на полу и слушали рассказ Галины Алексеевны. Она как-то смешно и неясно называла Константина Георгиевича – «СенЮич». Я переспросила ее, надеясь, что она произнесет имя понятнее, но она лишь ответила:
– Он близкий человек и мне можно так его называть.
Вот и мне показалось, что я побывала в доме близкого человека. После экскурсии попросились выйти через калитку, и вот тут-то возник вопрос, как мы вошли. Я пошутила, что прилетели. Когда вышли – обнимались. Шли в нирване, общались запойно. А мы ведь, действительно, туда прилетели. Как ветер с реки, словно пчёлы в сад…
