Книга пророка Даниила в иллюстрациях Екатерины Посецельской
Священное писание — поистине неисчерпаемая сокровищница сюжетов, мотивов, образов, в течение многих столетий питавшая творчество художников. В иллюстрациях к Книге пророка Даниила Екатерина Посецельская не соревнуется с ними. Признанный мастер своего дела, наделенный не только незаурядным талантом, но и серьезным аналитическим умом, она выбрала собственный путь. Может быть, и не путь, а тропинку, но тропинку не затоптанную, да, скорее всего, еще и не протоптанную. Ее работа это не путеводитель по Книге пророка Даниила, наглядно поясняющий, где — что и где — кто и как все происходило «на самом деле». Она не толкует, не объясняет написанное, а стремится выразить средствами своего искусства самое ощущение от Ветхого Завета.
Ветхий Завет и Новый Завет, составляющие Священное писание,— это два его раздела разного, едва ли не противоположного характера, которые соответствуют двум этапам духовно-нравственного развития человечества и несут на себе их явственный отпечаток. Можно сказать, что это два совершенно разных мира.
Мир Ветхого Завета — мир величественный, порой захватывающий, порой отвращающий. Это своего рода праистория. Она сбивчива, плохо различима в своем течении и проявлениях, лишена устойчивых пространственных и временных ориентиров и связей, то есть протекает как бы вне времени и пространства. Стихия реального, земного в этом мире не разделена со стихией ирреального, божественного, а перемешана с нею порой до неразличимости. Этим миром безгранично правит верховный Властитель, недоступный человеческому разуму, а мифологическим воображением выстраиваемый по образу и подобию реальных земных деспотов Древнего Востока.
Мир этот темен и запутан, он жаждет постижения и не может его дождаться, потому что вспышки «откровений», «видений», «пророчеств» только усложняют общее впечатление от него и сами по себе нуждаются в толковании. Еще не постигший себя и своего предначертания, он иррационален, хаотичен, является нам не в своей целостности, а в бесчисленных и разрозненных частях и частичках, находящихся в не всегда понятных для нас соотношениях. В нем можно бесконечно блуждать в поисках истины, так и не находя ее.
В противоположность ему мир Нового Завета с его смысловым ядром, четырьмя Евангелиями, уже осознал себя и свой путь — он историчен. Мир этот в самой основе своего устройства удобопонятен, происходящее в нем согласуется с реальным человеческим опытом и соотносится с конкретными пространственными и временными вехами истории. Он открыт для осмысления и оценки, и мы судим о нем так, как привыкли судить о том, что происходит в объективной действительности. Тут реальное и иррациональное, земное и небесное не замещают друг друга, а сосуществуют на основаниях, доступных нашему разумению. Временами они соприкасаются, и это соприкосновение воспринимается именно как нечто сверхъестественное, как «чудо», повинующееся иным, чем земные, закономерностям.
Текст Ветхого Завета, включающий в себя и Книгу пророка Даниила,— прерывистый и отрывистый, буквально собранный из множества текстов разного времени, разного происхождения и разных авторов. Перевоплотить его в зрительные образы — задача труднейшая, но Екатерине Посецельской решить ее, безусловно, удалось.
Ее рисунки не стоит воспринимать как иллюстрации в привычном, устоявшемся понимании этого жанра: в них нет попытки возможно убедительнее представить все описанное в тексте как бывшее или могущее быть в реальности.
Мир, явленный нам в ее рисунках, необычен. Это мир тьмы, всепоглощающей и очень редко, как бы неохотно, выпускающей из себя что-то доступное зрению. Он подобен впечатлениям человека, который, блуждая по обширной и бесформенной пещере, пытается изучить ее с помощью огарка свечи: свет слаб, переменчив, часто и обманчив, выдавая кажущееся за реальное, тень за предмет, а предмет за тень, целое за его часть, а часть за нечто целое. Едва ли не все события, описываемые в Книге пророка Даниила, представлены нам не столько сами по себе, сколько в обрывках, фрагментах, деталях чего-то скрытого от нас, и об их связи друг с другом мы можем лишь догадываться. Они заведомо неравнозначны по своему происхождению и по заложенному в них смыслу. Иные из них достаточно отчетливы, иные — не очень, словно видимое глазу только еще зарождается из бесформенной массы всеобщего бытия, или, наоборот, угасает, прежде чем возвратиться в нее после зримого, но неустойчивого существования. В этом мире не хватает многого из того, что позволило бы составить представление и о нем самом, и о том, что и как в нем происходит.
Нет привычных примет, помогающих внятно определиться даже в условиях происходящего. Определиться в пространстве, где действуют разве что только понятия «верха» и «низа», да и то далеко не всегда: возникают совершенно фантастические пространственные построения, как в изображении Даниила во рву со львами. Определиться во времени, в последовательности и периодичности его течения — времени суток, времени года: тьма или полутьма поглощает все. Невозможно определить среду, в которой происходит действие: пустыня это ли, сад, дворцовые покои, хижина бедняка и проч. — повсюду нам является неопределенное «нечто» со смутными намеками на что-то предметное. Нет индивидуальной обрисовки действующих лиц и тех состояний, в которых они пребывают.
Лишь изредка возникают какие-то персонажи, наделенные характеристиками впечатляющими, большей частью пугающего толка, которые усугубляют общую тревожно-смятенную атмосферу всей серии. Таков Навуходоносор, «отлученный от людей» и превратившийся в подобие страшного животного. Таковы грозные фантастические чудовища, вроде «одного из четырех зверей», о внешности которого мы вряд ли можем составить ясное представление, но устрашающее ощущение от него испытываем и сохраняем. Таковы и возникающие временами персонажи стереотипизированные, навеянные искусством Древнего Востока, чаще всего — цари с их приближенными, почти неотличимые друг от друга. Наконец, что совсем поразительно, нет фактически и самого действия — выстроенного и доступного пониманию сюжета, даже в таких, казалось бы, привлекательных для художника эпизодах, как знаменитый пир Валтасара, вычитывающего на стене «Мене, мене, текел, упарсин», или не менее знаменитые злоключения Сусанны, преследуемой сластолюбивыми старцами.
Надо заметить, что искусство Екатерины Посецельской по самой своей природе вообще созерцательно. О том свидетельствуют не только превосходные и глубоко самобытные пейзажи, определяющие ее место в современном искусстве, но и, конечно, своеобычные иллюстрации к цветаевской «Повести о Сонечке», которые построены как ряд статичных изображений «портретного свойства», хотя и не являются портретами в точном смысле. Обращение к Книге пророка Даниила придало этой склонности совершенно особое обоснование.
Создавая этот мрачный, хоть и не лишенный странной притягательности мир Ветхого завета, художница заметно переменила круг своих выразительных средств. Колорит всегда был одной из сильных сторон ее искусства. Достаточно вспомнить ее пастельные пейзажи, чаще всего городские, основанные на взаимодействии крупных цветовых масс — не броских, но утонченно разработанных. Здесь же она аскетически ограничивает себя черной и белой пастелью. Правда, в некоторых листах возникает и пастель золотистая, но в таких ничтожных количествах, что о цвете третьем говорить не приходится, это скорее намек — и не столько на самый цвет, сколько как бы на желательность или возможность присутствия данного цвета в данном месте.
Отказ от цвета Екатерина Посецельская с лихвой компенсирует удивительной раскованностью своего рисования. Ее манера импульсивна, не подчиняется, кажется, никаким азбучным правилам. Словно рука сама знает, что и почему делать, нанося на бумагу стремительные и разнонаправленные штрихи, как будто не желающие согласовываться друг с другом, — поверх нанесенных ранее черных штрихов ложатся штрихи белые, а поверх белых снова черные, формируя сложную, мерцающую, будто дышащую фактурную поверхность, припудренную к тому же неизбежно возникающей пастельной «пыльцой», которая здесь оказывается особенно уместной. Из этой субстанции словно сами собою возникают фигуры и предметы, которые художница порой, не довольствуясь сделанным, в каких-то важных для нее местах снова настойчиво усиливает энергичным и бархатистым черным штрихом.
Так и зарождается мир…
Эраст КУЗНЕЦОВ,
историк искусства
Книга пророка Даниила стала подарком издательства «Вита Нова» Государственному Эрмитажу. А в рамках очередного Дня Мецената, который состоится 23 апреля в Эрмитажном театре, Екатерина Посецельская сделает подарок одному из воспитанников художественной студии благотворительной организации «Перспективы».
